слово о ПОЛОЖИТЕЛЬНОМ МЫШЛЕНИИ

ПРЕДМЕТ ЭТОГО «СЛОВА»

1. Совокупность астрономических знаний, рассматриваемых до настоящего времени слишком изолированно, должна отныне оставлять только один из необходимых элементов новой нераздельной системы общей философии, постепенно подго­товленной в течение последних трех веков само собой полу­чившимся схождением результатов всех великих научных трудов и достигшей, наконец, по своей отвлеченности истинной зрелости. В силу этого еще чрезвычайно мало понятого теперь тесного соотношения, сущность и назначение этого трактата не могли бы быть достаточно оценены, если бы это необ­ходимое предварительное слово не было преимущественно посвящено надлежащему определению истинного основного духа этой философии, всемирное установление которой должно стать основной целью позитивного обучения. Так как она отличается, главным образом, постоянным преобладанием, одновременно логическим и научным, исторической или со­циальной точки зрения, то я должен сначала для того, чтобы ее лучше охарактеризовать, напомнить вкратце великий закон, который в моей Системе положительной философии я уста­новил, о полной интеллектуальной эволюции человечества, — закон, который, сверх того, будет впоследствии часто приме­няться в наших астрономических исследованиях.

Часть первая ПРЕВОСХОДСТВО ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

Глава первая

ЗАКОН ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ЭВОЛЮЦИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, ИЛИ ЗАКОН ТРЕХ СТАДИЙ

2. Согласно моей основной доктрине все наши умозрения, как индивидуальные, так и родовые, должны неизбежно пройти, последовательно, через три различные теоретические стадии, которые смогут быть здесь достаточно определены обыкновен-

'Из кн.: Копт О. Дух позитивной философии. СПб., 1910.

ными наименованиями — теологическая, метафизическая и научная, — по крайней мере, для тех, которые хорошо поймут их истинный общий смысл.

Первая стадия, хотя сначала необходимая во всех отношениях,должна отныне всегда рассматриваться как чисто предварительная; вторая представляет собой в действительно­сти только видоизменение разрушительного характера, имею­щее лишь временное назначение — постепенно привести к третьей; именно на этой последней, единственно вполне нормальной стадии, строй человеческого мышления является в полном смысле окончательным.

I

Теологическая, или фиктивная стадия

3. В их первоначальном проявлении, неминуемо теологи­ческом, все наши умозрения сами собой выражают характерное предпочтение наиболее неразрешимым вопросам, наиболее недо-1слупным .всякому исчерпывающему исследованию предметам. IIч I В силу контраста, который в наше время должен с первого взгляда казаться,: необъяснимым, но который, в действителън(рс!ги|бьш тогда в полной гармонии с истинно младенческим i состоянием нашего ума, человеческий разум в тфЫэемя, когда :он еще не способен разрешать простейшие н^уш^ле; проблемы, жадно и почти исключительно ишет начала всех вещей, стремится найти либо начальные, либо конечные основные: причины различных поражающих его явлений и основной способ их возникновения, — словом, стремится к абсолютному | знанию. Эта примитивная способность естествен­но удовлетворяется, насколько этого требует такое состояние, и даже насколько она действительно могла бы когда-либо удовлетворяться, благодаря нашему извечному стремлению облекать все в человеческие образы, уподобляемые всякие наблюдаемые нами явления тем, которые мы сами производим, и которые в силу этого начинают нам казаться, вследствие сопровождающей их непосредственной интуиции, достаточно известными. Для того, чтобы лучше понять чисто теологичес­кий дух, являющийся результатом все более и более систе­матического развития этого первобытного состояния, не нужно ограничиваться рассмотрением его в последнем фазисе, закан­чивающемся на наших глазах у наиболее передовых народов, но представляющемся далеко не наиболее характерным — необходимо бросить истинно философский взгляд на весь его естественный ход, дабы оценить его основное тождество во всех последовательно свойственно ему трех главных формах.

4. Наиболее непосредственным и наиболее резко выражен­ным фазисом является собственно фетишизм, заключающийся преимущественно в том, что всем внешним телам приписы­вается жизнь, существенно аналогичная нашей, но почти всегда более энергичная, вследствие их обыкновенно более сильного действия. Поклонение небесным светилам характеризует на­иболее возвышенную ступень этой первой теологической ста­дии, вначале едва отличающейся от умственного состояния, на котором останавливаются высшие породы животных. Хотя эта первая форма теологической философии постоянно с очередностью выступает в интеллектуальной истории всех наших обществ, она господствует теперь непосредственно только среди самой немногочисленной из трех великих рас, составляющих человеческий род.

5. В своем втором основном фазисе, теологическое мыш­ление, отливаясь в настоящий политеизм, очень часто сме­шиваемый современными народами с предыдущей стадией, — ясно представляет свободное умозрительное преобладание воображения между тем, как раньше инстинкт и чувства имели перевес в человеческих теориях.Первоначальная философия в этом состоянии подвергается наиболее глубокому преобразо­ванию, какому доступна совокупность ее реального'назначения — преобразованию, выражающемуся в том, что материальные предметы, наконец, лишаются навязанной им жизни, мисти­чески переносимой на различные вымышленные, обыкновенно невидимые существа, беспрерывно активное вмешательство которых становится отныне прямым источником всех внешних, а затем даже и человеческих явлений.

Изучение теологического духа в этот период, который здесь развивается столь полно и однородно, как никогда после, является во всех отношениях временем его наибольшего расцвета, одновременно умственного и социального. Большин­ство нашего рода не вышло еще из этой стадии, на которой упорно продолжает оставаться теперь, кроме выдающейся части черной расы и наиболее передовой части белой, наиболее многочисленной из трех человеческих рас.

6. В третьем, теологическом, фазисе монотеизм в собствен­ном смысле слова является началом неизбежного упадка первоначальной философии, которая, ;вполне сохраняя за собой в течение долгого времени большое социальное влияние, хотя более кажущееся, чем действительное, — претерпевает отныне быстрое уменьшение ее интеллектуального значения, в силу естественного следствия, само собою вытекающего из харак­терного упрощения, благодаря которому разум начинает все более и более сокращать прежнее господство воображения, давая постепенно развиваться до тех пор почти незаметному

вйеобшему чувству, говорящему о необходимом подчинении всех явлений неизменным законам. Эта крайняя форма пред-вйритёльнрго порядка вещей в ее чрезвычайно различных и даже совершений нейогласимых видах продолжает еще оставаться более или; м^нее прочной у громадного большинства белой раЬы. |Нр;5||хАгя|) наблюдение ее должно было быть таким образом боае?! Легким, тем не менее личные предубеждения, мешающие достаточно разумному и достаточно беспристрас­тному ее! сравнению с двумя предыдущими формами, слишком часто препятствуют и'теперь ее справедливой оценке.

ii|:7. KaKmJti бы| ,несовершенным не должен казаться теперь такой (философский-метод, весьма важно неразрывно связать нынешнее состояние человеческого разума во всем рядом его предшествовавших состояний, признавая, что теологический метод должен быть долгое время столь же необходимым, как и неизбежным. Ограничиваясь здесь простой умственной оценкой, было бы прежде всего излишне долго останавливаться на невольной тенденции, которая даже теперь совершенно очевидно увлекает нас к тому, чтобы давать объяснения по существу теологические, коль скоро мы хотим непосредственно коснуться недоступной тайны основного способа образования явлений и, в особенности, образования тех, реальные законы которых мы еще не знаем. Наиболее выдающиеся мыслители могут констатировать в тех случаях, когда это незнание мгно­венно сочетается у них с какой-либо ярко выраженной страстью, — их собственное естественное расположение к наиболее наивному фетишизму. Если же все теологические объяснения подверглись у новых западно-европейских народов возраста­ющей и разрушительной критике, то это единственно потому, что таинственные исследования, которые имеют в виду объ­яснения, были все более отвергаемы как совершенно недо­ступные нашему уму, постепенно привыкшему непреложно заменять их знаниями более действительными и более соот­ветствующими нашим истинным способностям. Даже в эпоху, когда истинный философский дух одержал йерх в вопросах, касающихся наиболее простых явлений и столь легкого пред­мета, как элементарная теория столкновения тел, — памятный пример Мальбранша напомнит всегда о необходимости при­бегать к непосредственному и постоянному вмешательству сверхъестественной силы всякий раз, когда пытаются восходить к первопричине какого-либо события. Но, с другой стороны, такие попытки, насколько бы ребяческими они теперь, спра­ведливо, не казались, составляют поистине единственное первоначальное средство определять беспрерывный подъем человеческих умозрений и само собой освобождают наш ум из глубокого порочного круга, в котором они по необходимости

были заключены сначала вследствие коренного противодейст­вия двух одинаково настоятельных условий. Ибо, если совре­менные народы должны были провозгласить невозможность основать какую-либо прочную теорию иначе, как на доста­точном фундаменте соответственных наблюдений, то не менее бесспорно, что человеческий разум не мог бы никогда ни сочетать, ни даже собрать эти необходимые материалы, если бы он не руководствовался всегда некоторыми предварительно установленными спекулятивными взглядами.

Эти первобытные концепции могли, очевидно, явиться продуктом только философии, по своей природе чуждой всякой сколько-нибудь продолжительной подготовки и способной, так сказать, самопроизвольно возникать под единственным давле­нием непосредственного инстинкта, как бы нелепы ни были умозрения, лишенные таким образом всякого реального осно­вания. Таково счастливое преимущество теологических принци­пов, без которых, необходимо это признать, наш ум не мог бы никогда выйти из своего первоначального оцепенения, и которые одни только могли позволить, руководя его спеку­лятивной деятельностью, постепенно подготовить лучший строй мысли. Этой основной способности, впрочем, сильно благо­приятствовала врожденная склонность человеческогр разума к неразрешимым вопросам, которыми преимущественно занима­лась эта первобытная философия. Мы могли познать объем | наших умственных сил и, следовательно, разумно ограничить ; их назначение, лишь после достаточного их упражнения. А это необходимое упражнение не могло сначала иметь места, в особенности относительно наиболее слабых способностей нашей природы, без страстности, которая присуща таким исследова­ниям, где столько плохо просвещенных голов упорно продол­жают еще искать наиболее быстрого и наиболее полного решения самых обычных вопросов. Дабы победить нашу врожденную косность, нужно было даже долгое время при­бегать к заманчивым иллюзиям, самопорождаемъш такой философией, о почти бесконечной власти человека видоизме­нять по своему желанию мир, рассматриваемый тогда как устроенный главным образом в интересах человека, и о том, что никакой великий закон не мог еще избавиться от вер­ховного произвола сверхъестественных влияний. Едва прошло три века, как у избранной части человечества астрологические и алхимические надежды — последний научный след этого первобытного мышления — действительно перестали служить мотивом для повседневного накопления соответствующих наблюдений, как это показали Кеплер и Бертолле.

8. Решающее значение этих различных интеллектуальных мотивов, могло бы быть сверх того сильно подкреплено, если

10

бы характер этого трактата позволил мне в достаточной мере указать непреодолимое влияние важных социальных потреб­ностей... Можно таким образом сначала вполне доказать. насколько теологический дух должен был долгое время быть необходимым в особенности для постоянного сочетания мо­ральных и политических идей еще в более сильной степени, чем для всяких других сочетаний идей, как в силу их большей сложности, так и потому, что соответственные явления, пер­воначально очень слабо выраженные, смогли приобрести за­метное развитие лишь после чрезвычайно продолжительного роста цивилизации. Странной непоследовательностью, едва ли объяснимой бессознательной критической тенденцией нашего времени, является стремление признавать, что древние не могли рассуждать о простейших предметах иначе, как в те­ологическом духе, и в то же время отрицать, в особенности у политиков, наличность настоятельной потребности в анало­гичном образе мышления в области социальных вопросов. Но нужно, кроме того, понять, хотя я не могу установить это здесь, что эта первоначальная философия была не менее необходимой как для предварительного развития нашей общес­твенности, так и для подъема наших умственных сил, либо с целью примитивного построения известных общих доктрин, без которых социальная связь не могла бы приобрести ни обширности, ни постоянства, либо для само собой осущес­твляемого единственно мыслимого тогда духовного авторитета.

И

Метафизическая, или абстрактная стадия

9. Как ни кратки должны быть здесь общие объяснения о :временном характере и подготовительном назначении един-|СТБенцой философии, действительно соответствующей младен­ческому | состоянию человечества, — они могут легко дать этот первоначальный образ мышления резко всех отношениях от того направления ума, мл I увидим, отвечает зрелому состоянию чело-j у. что это различие слишком глубоко для того, переход от одного метода к другому мог ся, как у индивида, так и у целого рода, й)ш|ёй помощи посредствующей философии, по ченной этой временной функцией. Такое спе-e собственно метафизической стадии в основ-нйшёго ума, который, не терпя резких изме-!таким образом подниматься почти незаметно -то!|'тёо логического до открыто позитивного состояния,

хотя это двусмысленное положение по существу приближается гораздо более к первому, чем ко второму. Господствующие умозрения сохранили на этой стадии существенный характер направления, свойственного абсолютным знаниям: только выводы подвергаются здесь значительному преобразованию, способному более облегчить развитие положительных понятий. В самом деле, метафизика пытается, как и теология, объ­яснить внутреннюю природу существ, начало и назначение всех вещей, основной способ образования всех явлений, но вместо того, чтобы прибегать к помощи сверхъестественных факторов, она их все более и более заменяет сущностями (entites) или олицетворенными абстракциями, истинно характерное для нее употребление которых позволяло часто называть ее именем онтологии. Теперь очень легко наблюдать этот способ фило­софствования, который, оставаясь еще преобладающим Е} области наиболее сложных явлений, дает ежедневно, даже в наиболее простых и наименее отсталых теориях, столько заметных следов его долгого господства1.

Историческое значение этих сущностей прямо вытекает из их двусмысленного характера: ибо в каждом из этих метафи­зических существ, присущих соответствующему телу и в то же время не смешивающихся с ними, ум может по f желанию — и п зависимости от того, находится ли он ближе к теоло­гическому или к позитивному состоянию, — видеть либо действительную эманацию сверхъестественной силы, либо просто отвлеченное наименование рассматриваемого явления. Господствующее вложение чистой фантазии тогда прекраща­ется, но и истинное наблюдение не является еще преобла­дающим, только мысль приобретает большую остроту и не­заметно подготавливается к метафизической стадии; умозри­тельная часть оказывается сначала чрезвычайно преувеличен­ной вследствие упорного стремления аргументировать вместо того, чтобы наблюдать, — стремление, которое во всех областях обыкновенно характеризует метафизический образ мышления даже у его наиболее знаменитых выразителей. Гибкий порядок-концепций, который никоим образом не терпит постоянства, столь долго свойственного теологической системе, должен (к тому же, очень скоро) достигнуть соответственного единства путем постепенного подчинения различных частных сущностей

'Почти все абы'пше объяснения, относящиеся к социальным явлениям, большая часть объяснений, касающихся интеллектуального и моральною человека, огромная часть наших физиологических или медицинских теории и даже много химических теорий и т.д. напоминают еще странный сшкгнб философствовать, который по поводу,например, усыпительного свойства опия, так забавно, но без сильного преувеличения охарактеризовал Мольер сообразно решительному удару, нанесенному Декартом всякой системе сущностей

единой общей сущности — природе, предназначение которой заключается в том, чтобы представлять собою слабый мета­физический эквивалент смутной универсальной связи, выте­кающей из монотеизма.

10. Чтобы лучше понять, в особенности в наше время, историческую силу такого философского орудия, важно при­знать, что по своей природе оно само по себе способно лишь проявлять критическую или разрушительную деятельность даже в области теории и, в еще большей степени, в области социальных вопросов, не будучи никогда в состоянии создать что-либо положительное, исключительно свойственное ему.

Глубоко непоследовательная, эта двусмысленная философия сохраняет все основные принципы теологической системы, лишая их, однако, все более и более силы и постоянства, необходимых для их действительного авторитета, и именно в | |тодобном искажении заключается ее главная временная по-' леЗностъ . для того момента, когда старый образ мышления, >ei| <время прогрессивный для совокупности человеческой эши;'! неизбежно достигает той ступени, на которой :ёйшее' его существование оказывается вредным, так как ремитс|1 .упрочить1 на неопределенное время младенческое .тояфи|?,!| которым он вначале так счастливо руководил, " вика jтаким образом, является в сущности не чем . |к^|!|в|идрм теологии, ослабленной разрушительными упрощениями, |самопроизвольно лишающими ее непосредствен­ной; власти помешать развитию специально позитивных кон­цепций. Но; с другой стороны, благодаря этим же разруши­тельным упрощениям, она приобретает временную способность поддерживать деятельность обобщающего ума, пока он, нако­нец, не получит возможность питаться лучшей пищей. В силу своего противоречивого характера метафизический или онто­логический образ мышления оказывается всегда перед неиз­бежной альтернативой: либо стремиться в интересах порядка к тщетному восстановлению теологического состояния, либо, дабы избежать угнетающей власти теологии, толкать общество к чисто отрицательному положению. Это неизбежное колеба­ние, которое наблюдается теперь только относительно наиболее трудных теорий, некогда существовало равным образом по отношению даже к наиболее простым, пока они не пере­шагнули метафизической стадии, и обусловлено это органи­ческим бессилием, всегда свойственным этому философскому методу.

Если бы общественный рассудок издавна не изгнал его из некоторых основных понятий, то можно безошибочно утвер­ждать, что порожденные им двадцать веков тому назад бес­смысленные сомнения в существовании внешних тел повто-

14

рялись бы еще теперь, ибо он их никогда никакой решительной аргументацией не рассеял. Метафизическое состояние нужно, таким образом, в конечном счете, рассматривать как своего рода хроническую болезнь, естественно присущую эволюции нашей мысли — индивидуальной или коллективной — на границе между младенчеством и возмужалостью.

11. Так как исторические умозрения у новых народов почти никогда не восходят дальше времен политеизма, то метафи­зическое мышление должно казаться почти столь же древним, как теологическое. В самом деле, оно неизбежно руководило, хотя скрытно, первоначальным преобразованием фетишизма в политеизм, дабы устранить исключительное господство чисто сверхъестественных сил, которые, будучи таким образом не­посредственно удалены из каждого отдельного тела, должны были тем самым оставлять в каждом некоторую соответствен­ную сущность. Но так как при этом первом теологическом перевороте никакое истинное обсуждение не могло иметь места, то беспрерывное вмешательство онтологического духа стало вполне характерным лишь в последующей революции, при превращении политеизма в монотеизм, естественным орудием которого он должен был явиться. Его возрастающее влияние должно было сначала, пока он оставался подчиненным теологическому давлению, казаться органическим, но его природа, в основе разрушительная, должна была затем все более и более проявляться, когда он постепенно делал попытки доводить упрощение теологии даже далее обыкновенного монотеизма, составлявшего по необходимости крайний и действительно возможный фазис первоначальной философии. Так, в течение последних пяти веков метафизический дух, действуя отрицательно, благоприятствовал основному подъему нашей современной цивилизации, — разлагая мало-помалу теологическую систему, ставшую окончательно ретроградной к концу средних веков, когда социальная сила монотеистического режима оказалась существенно исчерпанной. К несчастью, выполнив с возможной полнотой эту необходимую, но вре­менную функцию, онтологические концепции, действуя слиш­ком продолжительно, должны были также стремиться проти­водействовать всякой другой реальной организации спекуля­тивной системы; так что наиболее опасное препятствие для окончательного установления истинной философии действи­тельно вытекает теперь из того же самого образа мышления, который часто еще теперь присваивает себе почти исключи­тельную привилегию в области философии.

Ill

ая, или реальная стадия

признак: закон постоянного подчинения воображения наблюдению

1р.|.-штр. [длинная цепь необходимых фазисов приводит, оне наш \ постепенно освобождающийся ум к его окон-4ОСТЧЯНИЮ рациональной положительности. Это bi должны охарактеризовать здесь более подробно, ! чем| j две: предыдущие стадии. Установив самопроизвольно, на j основании стольких подготовительных опытов, совершенную i , бесплодность смутных и произвольных объяснений, свойствен­ных первоначальной философии — как теологической, так и метафизической — наш ум отныне отказывается от абсолютных исследований, уместных только в его младенческом состоянии, и сосредоточивает свои усилия в области действительного наблюдения, принимающей с этого момента все более и более широкие размеры и являющейся единственно возможным основанием доступных нам знаний, разумно приспособленных к нашим реальным потребностям.

Умозрительная логика до сих пор представляла собой искусство более или менее ловко рассуждать согласно смутным принципам, которые, будучи недоступными сколько нибудь удовлетворительному доказательству, возбуждали постоянно бесконечные споры. Отныне она признает как основное пра­вило, что всякое предложение, которое недоступно точному превращению в простое изъяснение частного или общего факта, не может представлять никакого реального и понятного смыс­ла. Принципы, которыми она пользуется, являются сами не чем иным, как действительными фактами, но более общими и более отвлеченными, чем те, связь которых они должны образовать. Каков бы ни был сверх того рациональный или экспериментальный метод их открытия, их научная сила постоянно вытекает исключительно из их прямого или кос­венного соответствия с наблюдаемыми явлениями. Чистое воображение теряет тогда безвозвратно свое былое первенство в области мысли и неизбежно подчиняется наблюдению (таким путем создается вполне нормальное логическое состояние), не переставая, тем не менее, выполнять в положительных умоз­рениях столь же важную, как и неисчерпаемую, функцию в смысле создания или совершенствования средств как оконча­тельной, так и предварительной связи идей. Одним словом, основной переворот, характеризующий состояние возмужалости нашего ума, по существу, заключается в повсеместной замене

1.16, • :i

недоступного определения причин в собственном смысле слова простым исследованием законов, т.е. постоянных отношений, существующих между наблюдаемыми явлениями. О чем бы ни шла речь, о малейших или важнейших следствиях, о столкно­вении и тяготении, или о мышлении и нравственности, — мы можем действительно знать только различные взаимные связи, свойственные их проявлению, не будучи никогда в состоянии проникнуть в тайну их образования.

2. Относительный характер положительной философии

13. Не только наши положительные исследования во всех областях должны по существу ограничиваться систематической оценкой того, что есть, отказываясь открывать первопричину и конечное назначение, но кроме того, важно понять, что это изучение явлений вместо того, чтобы стать когда-либо абсо­лютным, должно всегда оставаться относительным в зависимос­ти от нашей организации и нашего положения. Признавая с этой двоякой точки зрения неизбежное несовершенство наших различных умозрительных средств, мы видим, что, далекие от возможности изучить со всей полнотой какое-либо действи­тельное существование, мы не можем быть уверенными в возможности констатировать, даже чрезвычайно поверхностно, все реальные существования, большая часть которых, должна, быть может, всецело оставаться для нас сокрытой. Если потеря одного важного чувства достаточна, чтобы совсем скрыть от нас целый круг естественных явлений, то вполне уместно полагать, что, обратно, приобретение нового чувства открыло бы нам класс фактов, о которых мы теперь не имеем никакого представления; по крайней мере, думать, что разнообразие чувств, столь различное у главных видов животных, доведено в нашем организме до наивысшей степени, которой могло бы требовать полное познавание внешнего мира — очевидно неосновательное и почти бессмысленное предложение.

Никакая наука не может лучше астрономии подтвердить этот неизбежно относительный характер всех наших реальных знаний; так как исследование явлений может здесь произво­диться только посредством одного чувства, то очень легко оценить умозрительные последствия, обусловленные его отсут­ствием или его ненормальностью. Никакая астрономия не могла бы существовать у слепого вида, каким бы разумным его не предполагали; точно также мы не могли бы иметь суждение ни относительно темных небесных тел, которые, быть может, являются наиболее многочисленными, ни даже отно-

17

сительно светил, если бы только атмосфера, через которую мы наблюдаем небесные тела, оставалась всегда и всюду туманной. На протяжении всего этого трактата мы часто будет иметь случай без всякого усилия оценивать с достаточной ясностью эту тесную зависимость, где совокупность как внутренних, так и внешних условий нашего собственного существования не­избежно задерживает наши положительные исследования.

14. Чтобы достаточно охарактеризовать эту по необходимо­сти относительную природу всех наших реальных знаний, важно, сверх того, заметить с наиболее философской точки зрения, что, если какие-либо наши концепции должны сами рассматриваться как человеческие феномены, и в особенности, социальные, то они, на самом деле, обусловлены коллективной и беспрерывной эволюцией, все элементы и фазисы которой по существу своему примыкают друг к другу. Если же, с одной стороны, признается, что наши умозрения должны всегда находиться в зависимости от различных основных условий нашего личного существования, то нужно равным образом допустить, с другой, — что они не менее подчинены сово­купности беспрерывного хода социальных идей, так что ни­когда не могут оставаться в предложенном метафизиками состоянии совершенной неподвижности. Но так как общий закон основного движения человечества, в данном отношении, заключается в том, что* наши теории стремятся представить все более и более точно внешние предметы наших постоянных исследований, будучи, однако, лишены возможности вполне оценить истинное строение каждого из них, — научное усо­вершенствование должно поэтому ограничиваться стремлением приблизиться к этому идеальному пределу постольку, поскольку |этого [Требуют наши различные реальные потребности. Этот .. второй ;вид| зависимости, присущий положительным умозрени-''[ ямЛ обнаруживается так же ясно, как и первый, во всем ходе г! астронрмйЧе,скиХ'исследований, что, например, показывает ряд : все 'бо^её1 и! |болер| удовлетворительных понятий, полученных с момента (Зарождения небесной геометрии, о фигуре земли, э | планетных!!орбитах и т.д. Таким образом, хотя, с одной ;фррщ>1,||нручные! доктрины имеют по необходимости доста-ггфро негюс.трянный характер, для того, чтобы устранить всякие ^чтязанияIна;абсолютное знание, их постепенные изменения 1 |ktj представляют, с другой, никакого произвола, который мог ||>ы вызвать | еще. более опасный скептицизм; каждое последо­вательное изменение сверх того само по себе обеспечивает за соответственными теориями бесконечную способность предо­ставлять феномены, легшие в их основание, по крайней мере, постольку, поскольку первоначальная степень действительной точности не должна быть перейдена.

3. Назначение положительных законов: рациональное предвидение

15. После того, как постоянное подчинение воображения наблюдению было единодушно признано как первое основное условие всякого здорового научного умозрения, неправильное толкование часто приводило к тому, что стали слишком злоупотреблять этим великим логическим принципом, превра­щая реальную науку в своего рода бесплодное накопление несогласованных фактов, присущее которому достоинство могло бы состоять только в его частичной точности. Важно, таким образом, хорошо понять, что истинный положительный дух, в основе, не менее далек от эмпиризма, чем от мистицизма; именно между двумя одинаково гибельными ложными путями он должен всегда прокладывать себе дорогу; потребность в такой постоянной осторожности, столь же трудной, как и важной, сверх того, достаточна для подтверждения, сообразно с нашими первоначальными объяснениями того, насколько истинная положительность должна быть зрело подготовлена так, чтобы она не имела никакого сходства с первобытным состоянием человечества.

Именно в законах явлений действительно заключается наука, для которой факты в собственном смысле слова, как бы точны и многочисленны они ни были, являются всегда только необходимым сырым материалом.

Рассматривая же постоянное назначение этих законов, можно сказать без всякого преувеличения, что истинная наука, далеко не способная образоваться из простых наблюдений, стремится всегда избегать по возможности непосредственного исследования, заменяя последнее рациональным предвидени­ем, составляющим во всех отношениях главную характерную черту положительной философии (совокупность астрономичес­ких знаний дает нам ясно понять это). Такое предвиде­ние, необходимо вытекающее из постоянных отношений, от­крытых между явлениями, не позволит никогда смешивать реальную науку с той бесполезной эрудицией, которая меха­нически накапливает факты, не стремясь выводить одни из других.

Это важное свойство всех наших ясных умозрений не менее касается их действительной полезности, чем их собственного достоинства, ибо прямое исследование совершившихся явле­ний, не давая нам возможности их предвидеть, не могло бы нам позволить изменять их ход. Таким образом, истинное положительное мышление заключается преимущественно в

19

способности видеть, чтобы предвидеть, изучать то, что есть, и отсюда заключать о том, что должно произойти согласно общему положению о неизменности естественных законов1.

4, Всеобщее распространение основного учения о неизменности естественных законов

16. Этот основной принцип всей положительной философии, будучи еще далеко не достаточно распространен на совокуп­ность явлений, начинает, к счастью, за последние три века становиться столь обычным, что до сих пор, вследствие привитых р(аныне привычек к абсолютам, почти всегда игнорировали его

Р^цный источник, стараясь, на основании пустой и сбив-ой метафизической аргументации, представить как своего аЦррр^дрнно^или, по меньшей мере, примитивное понятие, о могло ясно вытекать из медленной и постепенной i, одновременно коллективной и индивидуальной. Не никакой рациональный мотив, независимый от всякого rp исследования, не показывает нам сначала неизмен-|Ность физических отношений, но, напротив, не подлежит 'сомнению! что человеческий разум испытывает в течение своего долгого младенческого состояния чрезвычайно сильную склон-|нрсть игнорировать эту неизменность даже там, где беспри-!с"грастное наблюдение ее само собою обнаружило бы, если бы 'он не увлекался своим необходимым стремлением приписывать все какие бы то ни были события, а в особенности наиболее важные, произвольным хотениям. В каждом круге явлений существуют, без сомнения, некоторые явления, достаточно простые и достаточно обычные для того, чтобы их самопро­извольное наблюдение внушало всегда смутное и несвязное чувство некоторой второстепенной регулярности; так что чисто теологическая точка зрения не могла никогда быть строго всеобщей. Но это частичное и случайное убеждение распрос­траняется долгое время на явления, весьма малочисленные и наиболее подчиненные, которые оно тогда не может даже предохранять от частых нарушений, приписываемых преобла­дающему вмешательству сверхъестественных факторов. При­нцип неизменности естественных законов начинает действи-

Юб этой общей оценке духа и хода, двойственных положительному методу, можно найти полезные указания и замечательной книге Система логики моего знаменитого друга Джона Стюарта Милли, вполне теперь присоединившегося к непосредственному основанию новой философии. Последние семь глав первого тома содержат дивное догматическое изложение, столь же глубокое, как и блестящее, индуктивной логики, которую, смею утверждать, никто, оставаясь на точке зрения ее автора, не смог бы ни лучше задумать, ни лучше осветить.

20

телыю приобретать некоторое философское основание только тогда, когда первые истинно научные работы смогли обнару­жить полную точность этого принципа для целого класса важных явлений; обстоятельство это могло в полной мере иметь место лишь с момента создания математической астро­номии, в течение последних веков политеизма. Вслед за этим систематическим введением это основное правило стремилось, без сомнения, распространиться по аналогии на более сложные явления даже прежде, чем их собственные законы могли быть сколько нибудь известны. Но помимо своей действительной бесплодности это смутное логическое предварение обладало тогда слишком незначительной энергией для того, чтобы надлежащим образом сопротивляться активному преобладанию, которое сохраняли в области мысли теолого-метафизические иллюзии. Первый специальный опыт установления естествен­ных законов, для каждого главного класса явлений был затем необходим для того, чтобы сообщить этому понятию ту не­поколебимую силу, которую оно начинает представлять в наиболее передовых науках. Это убеждение не могло даже стать достаточно прочным, пока все основные умозрения не были действительно подвергнуты подобной обработке, так как со­мнение, оставшееся еще относительно наиболее -сложных, должно было тогда более или менее заражать каждое из них. Невозможно игнорировать эту бессознательную реакцию даже теперь, когда вследствие еще обычного невежества в области социологических законов, принцип постоянства физических отношений подвергается иногда грубым искажениям даже в чисто математических исследованиях, где мы видим, например, как неизменно превозносят мнимое исчисление шансов, скры­то предполагающее отсутствие всякого реального закона по отношению к известным событиям, в особенности, когда здесь имеет место вмешательство человека. Но когда это всеобщее распространение, наконец, достаточно подготовлено — усло­вие, уже выполненное теперь у наиболее передовых умов, — этот великий философский принцип тотчас приобретает пол­ную законченность, хотя действительные законы большинства частных случаев должны долгое время оставаться неизвестны­ми; ибо не могущая быть отвергнутой аналогия применяет тогда наперед ко всем явлениям каждого класса то, что было установлено для некоторых из них, лишь бы только они имели надлежащую важность.

• [ На главную ]
• [ Библиотека ]
• [ Reader ]
• [ Программы ]
• [ Абитуриенту ]
• [ Фотоальбом ]
• [ О ФП ]
• [ Гостевая книга ]
• [ Ссылки ]
• [ Обратная связь ]